Совсем не сразу я понял и сформулировал, что к моему мужскому роду прилагается биография, что я не просто «он», а вполне определенный человек. Я есть я, этот определенный человек… или меня нет вообще.
О ней здесь речи уже не было.
Меня не интересовало, что здесь останется, если не будет меня. Я мог бы дополнить Лукрециево «где есть я, там нет смерти, где есть смерть – нет меня». Я сказал бы: где нет меня, там смерть. И что мне за дело до того, что есть, когда нет меня? Это точно не мои проблемы.
Я, кстати, довольно часто пытался себя здесь аннулировать, и у меня находились вполне весомые причины для этого. Меня нет, я муляж, симуляция личности, психологическая защита. Меня нет, потому что тот, чьим именем я называюсь, слишком хорош, не по Сеньке шапка. Меня нет, потому что так не бывает.
Упорство, с которым я этим занимался, меня самого поражает.
Не то чтобы «если я – не тот человек, то кто же я?», а с размаху: «я тот человек – или меня нет» и даже «я тот человек, но меня нет».
Гораздо позже я смог понять, по крайней мере – довольно уверенно предположить, с чем это связано. Но об этом я потом расскажу.
Однажды, несколько лет назад, я записал в своем дневнике такое:
«Сегодня я утром проснулся и думал о том, каково это – требовать от людей, чтобы они видели то, чего нет.
Видеть меня, мужчину.
Как же так, разве меня нет? Я же есть. А есть ли я на самом деле? А вдруг я просто хитро выстроенная психологическая защита?
Эти мысли побежали по очередному кругу, причиняя мне тоскливое и безнадежное страдание.
Я думал: одни говорят: женщина как женщина, только не в своем уме.
Другие в это же время говорят: как можно тебя не замечать?
Кто же прав? Те, кто видит очевидное, или те, кто не видит его? И что здесь является очевидным?
Я думал и думал, страдал и страдал и постепенно приходил к выводу, что я зря тревожу людей, надо бы уже смириться с действительностью и принести свои извинения всем, кого я ввел в заблуждение…
И завел свою мантру «меня нет». И стал поочередно и методично перечислять всё, чего нет. Отказывался от себя последовательно и в деталях. Начал с грамматического рода, в котором я говорю о себе, продолжил характером, перешел к достижениям. С человеческими качествами трудностей не возникло. Умный я или умная я, добрый или добрая, сильный или слабый – или я сильная и слабая, с этим оказалось очень просто разобраться: поменять родовые окончания у прилагательных. Хотя оттенок фальши всё равно присутствовал: я смутно чувствую, что женщина умна иным образом, чем умен мужчина, что доброту они чувствуют по-разному, к силе и слабости относятся не одинаково. И все-таки это было выполнимо. Переписать на нее результаты моей деятельности оказалось еще проще: сделал ты дело или сделала – результат уже является фактом. В каком-то смысле он лежит отдельно и он рода не имеет. Полученное образование остается образованием, выращенный сад – садом, написанная книга так же шелестит страницами. Зачет.
Я аккуратно переводил всё от себя к ней, одно за другим. Всё, совершенное мной здесь, на ее территории, приписывалось ей без ощутимых помех. Но, покончив со здешними достижениями и провалами, я вспомнил, что есть еще кое-что. То, что принадлежит только мне, а ей не принадлежит. Но раз меня нет, оно не принадлежит и мне. Моя история. Моя жизнь когда-то давно. Этого просто не было никогда, не было совсем, раз не было меня.
Даже вспоминать об этом нелегко. Как я думал об этом – и не исчез насовсем?
Я думал: меня же нет и не было никогда. Это всё выдумки. Человеческий разум и не такое может изобрести. Защиты, психологические защиты. Меня нет. Я отказался от себя и
отказался от Вальпараисо.
И перестал дышать.
Я лежал и не дышал. Чистая правда: лежу, и не дышу, и как будто не собираюсь. И меня это не беспокоит. Я и шевелиться не могу – да и не хочу, собственно, даже не то чтобы не хочу, а мне как-то незачем.
И вот я так лежу, не дышу, не шевелюсь, и сердце внутри как нечто постороннее, потому что шевелится, бьется – и это любопытно, но только самую малость.
Это, конечно, на самом деле продолжалось считанные мгновения. Но для меня-то время как будто остановилось.
Тот, кого я люблю, проснулся и спросил: эй, ты чего? что с тобой?
И я вдохнул, как будто очнувшись.
Я не знаю, что всё это значит.
Но я решил: может быть, меня и нет, но Вальпараисо точно есть. И я там точно был.
Вот я сейчас написал это, сижу и смеюсь. И дышу-дышу. Как будто получил помилование».
Но на следующий день я снова думал, что это всё неправда.